А потом бард исполнял собственную песню, прославляющую Амергина:

Множество форм я сменил, пока не обрел свободу
Я был острием меча – поистине это было;
Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;
Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья;
Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим;
Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной;
Ничего не осталось, чем бы я не был. [2]

В этих древних песнях Корум слышал отзвуки своей собственной судьбы, как ему объяснил ее Джери-а-Конел, – принц был обречен вечно возрождаться, порой зрелым человеком, в роли воина, чтобы принимать участие в великих битвах смертных, будь то мабдены, вадаги или какая-то другая раса; он был обречен бороться за свободу смертных, угнетенных богами (хотя многие считали, что богов создают сами смертные). В этих песнях он видел отблески снов, что порой приходили к нему, в них он был всей Вселенной и Вселенная была им, он вмещал в себя весь мир, и все в этом мире было одинаково достойно – живое и неживое, все имело для него равную ценность. Камни, деревья, кони или люди – все были равны. Таковы были и мистические верования многих подданных короля Маннаха. Пришельцы из мира Корума могли считать это примитивным поклонением природе, но Корум знал, что в этом кроется нечто гораздо большее. Многие из фермеров на землях Туа-на-Кремм Кройх, которые вежливо кланялись камню и, бормоча, извинялись перед ним, когда хотели переместить его с одного места на другое, относились к своей земле, своим быкам и плугу с той же вежливостью, с которой разговаривали с отцом, женой или друзьями.

В результате жизнь Туа-на-Кремм Кройх текла со спокойным вежливым достоинством, что отнюдь не лишало их жизнелюбия и чувства юмора, а при случае они могли и гневаться. Поэтому Корум и испытывал гордость оттого, что вступил в бой с Фои Миоре, ибо те угрожали не только жизни. Фои Миоре угрожали спокойному достоинству этого народа.

Терпимо относясь к своим страхам, своим тщеславным помыслам, к своим глупостям, Туа-на-Кремм Кройх столь же терпимо относились к таким же качествам и у других. И Корум воспринимал как иронию судьбы то, что его собственную расу, вадагов (теперь их называли сидами), что в конце концов обрела такие же воззрения, разбили предки этого народа. Принц пытался понять: не будет ли обречен и уязвим тот народ, который достиг столь благородного образа жизни, перед другим, который его еще не обрел. Нет ли в этом какой-либо закономерности? В таком случае это была бы ирония космической соразмерности. Корум пытался освободиться от подобных размышлений, потому что после встречи с Повелителями Мечей, во время которой и открылось его предназначение, мысли о космических соразмерностях чрезвычайно утомляли его.

Прибыл с визитом король Фиахад, для него плавание с запада было сопряжено с немалым риском. Его посол прискакал на взмыленной лошади и рывком остановил ее на краю широкого рва с водой, опоясывавшего стены Каэр Малода. Посол был облачен в свободную бледно-зеленую безрукавку, серебряный нагрудник и железные рукавицы, серебряный шлем и плащ из четырех цветных полос – желтой, синей, белой и алой. Переводя дыхание, он крикнул о своем прибытии стражнику башни над воротами. Корум, с другой стороны спустившийся со стены к башне, увидел его и удивился, потому что никогда раньше ему не доводилось встречать одеяние такого рода.

– Я человек короля Фиахада! – крикнул посланник. – Прибыл объявить, что на ваш берег высадился наш король! – Он показал на запад. – Там пристали наши корабли. Король Фиахад просит гостеприимства у своего брата, короля Маннаха!

– Подожди! – крикнул стражник. – Сообщим королю Маннаху!

– Тогда прошу тебя, поторопись, ибо мы ищем укрытия за вашими стенами. В последнее время мы слышали много рассказов об опасностях, которые подстерегают путешественников на вашей земле.

Пока Корум с вежливым любопытством разглядывал посла с башни, появился король Маннах.

Он удивился в силу других причин.

– Фиахад? Что привело его в Каэр Малод? – пробормотал он, обращаясь к послу. – Король Фиахад знает, что в нашем городе он всегда может рассчитывать на гостеприимство. Но почему вы пустились в путь с земли Туа-на-Мананнан? На вас напали?

Посол все еще был не в силах перевести дыхание и лишь помотал головой.

– Нет, сир. Мой господин давно хотел посоветоваться с вами, но лишь недавно мы узнали, что Каэр Малод свободен от морозов Фои Миоре. Тогда мы спешно подняли паруса и прибыли без обычных формальностей. Король Фиахад приносит свои извинения.

– Прощения прошу я, за то, что мы не сможем принять его как подобает. Так и скажи королю Фиахаду. Мы с удовольствием будем ждать встречи с ним.

Еще один поклон – и облаченный в шелк рыцарь, развернув своего коня, поскакал в сторону скал; складки его безрукавки и плаща развевались на ветру, а серебряный шлем и конская сбруя блеснули на солнце, когда он исчез вдали.

Король Маннах рассмеялся:

– Принц Корум, тебе понравится мой старый друг Фиахад. По крайней мере, мы получим свежие новости о том, как живет народ западных королевств. Я боялся, что их уже завоевали.

– Я боялся, что вас уже завоевали, – повторил король Маннах, раскрывая объятия.

Теперь большие ворота Каэр Малода были распахнуты настежь, и сквозь проход (теперь он шел подо рвом) двигался поток рыцарей, девиц и оруженосцев; они несли копья с флажками, на них были парчовые одеяния с изящными пряжками и застежками красного золота, усеянного аметистами, сапфирами и жемчугом, при них были круглые щиты с выписанными красивыми сложными гербами, украшенные серебром ножны и блестящие сапоги. Высокая красивая женщина сидела боком на лошади с украшенными лентами гривой и хвостом. Мужчины тоже отличались высоким ростом и носили длинные густые усы ярко-рыжего или охряного цвета; волосы их или свободно падали на плечи, или затягивались ремешками, или же, собранные в узел, придерживались маленькими золотыми и медными заколками.

В центре этого красочного шествия верхом ехал гигант с выпуклой, словно бочка, грудью, с огненно-рыжей бородой, проницательными глазами и обветренным лицом; на нем был длинный плащ из красного шелка, отороченный зимним мехом лисы; он был без шлема, и на голове красовался лишь старинный металлический обруч, на котором золотились руны, выведенные тонким витиеватым почерком.

Стоя с распростертыми объятиями, король Маннах радостно обратился к нему:

– Добро пожаловать, старый друг, добро пожаловать, король Фиахад с Дальнего Запада, из древней зеленой земли наших предков!

Рыжебородый гигант открыл рот и разразился громовым хохотом; перекинув ногу через луку седла, он соскользнул на землю.

– Ты видишь, Маннах, я явился в своем обычном стиле! Со всей своей помпой, со всем своим напыщенным величием!

– Вижу, – сказал Маннах, обнимая гиганта, – и очень рад. Что еще ждать от Фиахада? С тобой в Каэр Малод явились краски и очарование. Видишь – мой народ улыбается. Видишь, в каком они воодушевлении? Сегодня вечером мы будем пировать. Будем праздновать. Ты принес нам радость, король Фиахад!

Услышав слова короля Маннаха, Фиахад снова радостно рассмеялся, а потом повернулся к Коруму, который стоял в отдалении, пока старые друзья приветствовали друг друга.

– А это ваш герой-сид, чье имя – Кремм Кройх?

Подойдя к Коруму, он положил ему на плечо огромную руку, внимательно всмотрелся в лицо и, похоже, остался доволен.